Утро… раннее утро августа. Воздух… свежий на вид… новое солнце…

Небо… Чистое, светлое небо без единого облака…

Я вышел на подъездное крыльцо и наблюдаю, с удовольствием дыша, мир, в его тихой красе.

Я живу на окраине; во дворе, прямо перед домом и до дома следующего, лес, светлый, но настоящий… Берёзы, сосны, лиственницы… А дальше, вперёд, на восток, до такого же, только сильнее заросшего двора, лес более настоящий, полоска метров восемьдесят, непроглядная, с тропинками… Она — часть большого леса, что по моё левое плечо. Здесь дворы по три дома, четырёхподъездных девятиэтажки… Открытая сторона скобы упирается в болотце и лес.

Все наши дома стоят на очень глубоко вбитых сваях… Почва зыбкая.

До леса, что севернее, небольшая полянка, с густой и сочной травой… Вообще, всё вокруг зелено, лето выдалось для растений просто замечательное, вот и разрослись они, даже кусты как будто подросли…

Будь они прямоугольно пострижены, можно было б вешаться от скуки, но руки дворника не доходят до такой глубины, как наш МЖК…

Да-да, это называется МЖК: его строили студенты, чтоб самостоятельно жить. Сами себе, разработали и построили. Дома времени советского, но не такие уж и типовые и унылые… Нигде больше таких нет. Разноцветные… Конечно, панельные, но куда деваться.

Так вот, кусты, заросшие по своему усмотрению, смотрятся очень гармонично в неухоженном дворе…

Справа от меня выезд. Просто пустое место с дорогой из двора, переходящей в дорогу с востока на запад. Дальше видно довольно далеко — частный сектор, небольшой подъём, метров семь, пара «свечек», хрущёвки — пятиэтажные подлежащие сносу домики… После хрущёвок, там, дальше, ещё ступенька, только по-выше, и типовые девятиэтажки… До них уже метров двести.

На самом деле, красиво здесь…

Бывает, когда мороз под сорок, идёт особый снег, он самый пушистый. Большущие, белые, лёгкие снежинки носит ветром, бывает, турбулентные вихри держатся несколько секунд, это очень красиво…

Мягкая, неровная полупрозрачная труба чистейшего белого цвета, искрящаяся даже во тьме… Это, пожалуй, лучшее зрелище сибирской зимы…

Обычно такой снег идёт тогда, когда солнце, отсветив свои мёрзлые два-три часа, улетает светить, где ему больше нравится, и хлопья мерцают за окном, или во свете фар…

Сейчас такой снег шёл утром, но ведь летнее утро ярче иного зимнего полдня…

Прекрасно… Да, я не зря вышел постоять…

Вид иррациональных снежинок, витающих над сочной травой, под чистейшей лазурью небес, завораживал… Я стоял как в трансе и только смотрел, стараясь запомнить уникальное зрелище… Деревья во дворе куда-то делись, и снегу ничто не мешало летать, как ему нравится… Осмотревшись, я понял, что сейчас я только один — вокруг только спящие дома да машины, но ни одного живого существа, даже не было вездесущих голубей…

Абсолютная, чем-то шумная, но очень естественная тишина вкупе с безлюдьем не казались мне неправильными, лишь отметив их про себя, я их более не замечал, поглощённый зрелищем…

Я решил взглянуть на часы. Не знаю, быть может, это было моей ошибкой, но мне было очень интересно время, которое будет длиться аномалия…

Я озадаченно потёр голое запястье, на котором были, я точно помню, были часы, когда-то… Посмотрев озадаченно секунд пять на свою руку, я поднял взгляд. Всё застыло…

Всюду висели снега, одинокие и кучками, переливаясь под солнцем, поднявшимся неожиданно градусов на пятьдесят над горизонтом… Всё было пронизано тёплым, даже знойным рыжеватым светом, не отражавшимся ни от чего, само же светило было словно в тумане, но только там, наверху, вокруг же воздух был чист…

Температура не ощущалась абсолютно, я не мог бы сказать, тепло сейчас, или холодно, даже если бы это пришло мне в голову…

Недалеко, между моим и соседним подъездами, на высоте второго этажа висела совершенно нереального вида турбулентная труба из столь любимого мною снега… Висящие повсюду копны более не интересовали меня, — я решил подойти взглянуть на чудо.

Осмотрев пушистое нечто, я почувствовал внутреннюю необходимость эксперимента… Подняв с газона мелкий камешек, я подкинул его так, чтобы он прошёл через эту штуку… Быть может, зря?.. ведь это было светопреставление…

Солнце пропало, на чёрном небе выступили звёзды… Вокруг было всё так же туманно-светло, миру теперь безразлично светило.

Там, где выезд со двора, творилось несуразное. Горизонт видимости сначала медленно, а потом рывками стал приближаться. Пропали в небе, ставшем матово белым, дальние дома, хрущёвки потихоньку… частный сектор — весь сразу. Мир заканчивался дорогой, до которой пятьдесят шагов. Ничего, кроме двора, в мире не было…

По ближайшей дороге проехал железнодорожный тягач. Электровоз, по-моему, настолько дряхлый, что разваливался на ходу. Никаких путей там, конечно, не было…

Через несколько секунд, или часов, виднокрай под моим взглядом неуверенно стал отдаляться, пока не вернулся вроде бы на старое место, хотя на вид чего-то не хватало… Далее зона существования безостановочно пульсировала, может быть, так же сильно, но это оставалось незамеченным.

В панике из домов стал сыпать народ, некоторые, выйдя на улицу, стояли под меняющимся небом, смотрели на пляшущие звёзды, на живые облака, на красное солнце в зените… Другие бежали, я не знаю, куда, мне неведомо, что с ними стало… Третьи заводили машины. Кое-где вспыхнули стихийные драки, даже — побоища: люди, понимающие, что это — конец, или ничего не понимающие, сводили счёты, или пытались отобрать транспортное средство, или даже грабили…

Я не понимал их всех. Я спокойно стоял под крыльцом… Носящиеся люди глупы: некуда бежать. Но им нужно что-то делать, остановившись, они почувствуют безысходность… Им лучше сейчас укоротить свою жизнь, но не корить себя за бездействие…

Самое поганое, что я тоже не знал, что нужно делать…

Когда я заметил движение, было слишком поздно. На меня неслась полуторатонная Волга с обезумевшим, выпучившим налившиеся кровью глаза человеком, которого мы ещё вчера считали другом семьи… Я в панике пытался бежать, но вскоре он нагнал меня…

Я был на дороге. Будто парк. Неширокая бетонная дорожка, потрескавшаяся от времени, вытертая ногами… Слева и справа от неё — небольшие деревца, неухоженные, засыпавшие под собой землю красными листьями; осень.

Рядом со мной не было никого.

Я поднял голову и сфокусировал взгляд… Дорожка терялась в тумане, но теперь знал, я был уверен, я должен идти.

Смысл, смысл всего — в конце этой дорожки, я рождён, чтобы ступить на неё.

Идти было почему-то сложно, будто против сильного ветра, или в воде по шею, но я шёл.

Мне казалось, что идут века, что время застыло, что меня нет, что я — это мир.

Я шёл самозабвенно, всей душой мечтая сократить оставшийся путь хотя бы немного.

Иногда я смотрел вперёд, может, мне казалось, но не менялось абсолютно ничто.

Вскоре во мне начало взрастать отчаяние.

Я не обращал на него внимания, я только шёл, но оно…

Оно заставляло меня повернуть назад. Но зачем идти назад?

Я не понимал…

Но оно всё росло, и каждый раз, когда я смотрел на неизменную даль, мысли рождались во мне.

Я думал, зачем я иду… Я не замедлялся, но во мне рождалось сомнение. Я пытался уйти от него, но оно росло…

Сомнение и отчаяние заставляли меня всё чаще поднимать взор. Каждый взгляд вперёд взращивал их. Через какое-то время я шёл, не опуская взгляд.

Душа моя уже не стремилась сократить расстояние. Она мечтала заметить это сокращение, она мечтала понять, что она ближе, и она взалкала понять, зачем это нужно…

Вскоре я смотрел только под ноги, меня сковывал страх. Я боялся, подняв голову, вновь увидеть дорогу, деревца и туман вдали… Но я шёл.

Однажды разум словно покинул меня, и я застыл. Всё стало так ясно…

Я наконец решился. Я медленно, на пятках, развернул своё тело.

Я шёл не один. За мной шли люди.

Их было немного, сотен шесть — со всего мира. Я видел их лица… их глаза устремились ко мне, они смотрели с надеждой, некоторые — с верой. Я понял: они не видели дороги. Я вёл их.

Они верили в меня как в мессию, как в знающего путь.

Среди них я не видел своих друзей: друзья не доверились мне. Но эти люди вдруг стали ближе мне…

Теперь я знал не только, куда идти, но и — как идти. Осмотрев их в последний раз, я повернулся, и, сделав лишь шаг, я увидел цель. Осталось недалеко…