Редкие жёлтые листья приятно шелестели под ногами, раскиданные по мостовой, и даже дворники словно не торопились со своими вениками их убирать, любуясь. Солнце, тёплое, всегда мягкое в этих краях, немного поднялось над горизонтом: ещё утро, тихое осеннее утро, улицы безлюдны, и воздух особенно свеж…

Алан, сладостными мыслями запертый в самом себе, не замечал всего этого: он шёл, не смотря вокруг и не видя, думая то ли о Энн, то ли ни о чём, но рассеянность его не вредила ему, а само шествие его обуславливалось только лишь физиологической потребностью в ходьбе. Бездумные ноги завели его на рынок Авроры, и он не заметил даже, что спокойствие и тишина заменились извечной базарной кутерьмой, и он уже иногда врезается в кого-то, иногда кому-то уступает дорогу, иногда торгаши пробуют навязать ему свой товар.

Вдруг некто, врезавшись, не ушёл дальше своим путём, но схватил его за руку и стал останавливать; Алан нехотя, лениво противясь, стал всплывать из себя, потревоженный наконец духовно, и его подъём стал катастрофически быстр, едва он узнал взывающего к нему, — Вергилия. Рассудок Алана впервые за последнюю неделю стал ясен, а лик растянулся в улыбке.

— Здравствуй, Алан. — Вергилий коротко улыбнулся глазами. — Что ты здесь делаешь? Ты ведь несколько дней назад должен был выехать в Денный. Что случилось?

— Пришлось немного задержаться, всё в порядке, и ты прости, что подзабыл о тебе… — Алан чувствовал себя провинившимся кадетом под проницательным взглядом друга и даже немного терялся, не зная, что следует говорить, но это замешательство быстро прошло.

— Ладно-ладно, пойдём, всё мне расскажешь, так давно не виделись с тобой…

Вергилий взял Алана под руку и с характерным внутренним достоинством стал пробираться к ближайшим воротам базара. Уже через две трети часа они были на его имении.

Кабинет хозяина был похож скорее на небольшую, но вполне серьёзную библиотеку: все стены были убраны огромными, до потолка, стеллажами, на которых — сотни и сотни разных книг в тёмных и большей частью не очень новых переплётах, некоторые с золотым теснением; всё это выглядело очень внушительно. А в центре стоял небольшой, хотя и массивный, деревянный стол, за ним друзья и разместились, добыв бутылку вина и закрыв себе дверь, чтобы не беспокоили.

— Я в политике теперь, воинство ушло на третий план. Служу в приказе Авраама, секретарь пока, мелочь, но действительная работа. В Денном сейчас неспокойно, ты знаешь?

— Нет, как-то не приходилось…

— Варвары ходят в набеги, хотя и дипломатические переговоры ведутся, ведь мы цивилизованные люди, но это мы. Они делают совершенно не то, что говорят. В армейских верхах идут толки то о готовящемся нашем нападении, то о нападении на нас. Всем неясно, что делать, здешние генералы боятся и ленятся ехать на место, ничто не движется. Но, я думаю, всё разрешится, так или иначе.

Лицо Вергилия практически не изменялось: на нём застыло очень естественное для него выражение, выражение уверенности и знания дела. Алан же сосредотачивался и вникал с трудом, который, тем не менее, приносил ему какое-то особое удовольствие.

— Почему мы не растопчем варваров? Ведь, оглянись вокруг: Аврора сильна и богата.

— Сильна, богата, это да; но богатела не силой оружия, не походами на врага. Политическая и экономическая игра имеет ведущее значение, начиная с Перерождения и до сего дня. Но игра эта имеет мощь лишь, будучи ограничена нормами и правилами, различными доктринами, пактами о ненападении, и так далее. Но не все в нашем мире умеют толком читать и мало-мальски хотят думать, и к таким отбросам как раз относятся варвары. Они не спрашивают, что можно или нельзя: они стараются сразу взять себе то, что желают видеть своим. Сегодня им нужно Небесное царство, и лишь мечом мы можем отстоять своё право на существование.

Вергилий задумался на минуту. Почему-то тишина была в его доме почти столь же уютна, как и звук его чёткого, разумного голоса.

— Такие люди, как ты, очень важны сейчас, Алан. — Продолжил он. — Современный генералитет вряд ли сумеет принять верные решения, значит, нужен будет новый генералитет, и решающая сила, так или иначе, перейдёт к современному офицерству. Но я всё же надеюсь, что ситуация не перейдёт в фазу массового кровопролития.

Вергилий вновь задумчиво притих, и Алан наслаждался этим, зная, что другу очень приятно выговориться свободно, безо всяких на то принуждений.

— Знаешь генерала Атану? Я пойду под его начало…

— Да, наверное, это единственный генерал из сегодняшних, который чего-то стоит…

Дальше потёк непрерывающийся говор, всё более непринуждённый, иногда затихающий, но никогда — надолго. Сначала обсуждали, какой мужик этот Атана, и как у него надо служить. Потом стали говорить о городе Денном — Алан практически не помнил родной город, но ему предстояло освежить память, Вергилий же вспоминал своих знакомых, которых было у него почему-то очень много и некоторых из них занесло даже в Денный, и советовал, кто может помочь. Когда кончилась четвёртая бутылка вина, стал слышаться тихий смех, но редко, а разговор стал переходить на всё более аморфные темы. Скоро друзья, сами не веря ни себе, ни собеседнику, стали пересказывать байки о заморских купцах, и о чудовище у истоков Белой реки, и много о чём ещё говорили, и Вергилий взывал к логике и науке, а Алан — говорил только о личном мнении, подкрепляя слова самыми разными, зачастую недалёкими и неглубокими, аргументами. На ночь Алан, в приподнятом и разумном состоянии духа, остался у Вергилия. Рано утром следующего дня он, сердечно распрощавшись, покинул этот гостеприимный дом.

Шёл домой он так, как в первый раз, месяц назад: быстро, споро и легко. Спустя треть часа его уже встречал хозяин «Ветров света», знаменитый своими штанами. Энн, не беспокоясь ни о чём, тихо спала. Алан бросил на неё лишь короткий взгляд: расставание было столь же легко, как и их встреча в Мраморном саду. Привычными движениями переодевшись и собравшись, облачённый в дорожный костюм, он покинул комнату, не оставив даже записки и не думая, что будет, когда Энн проснётся, и что будет с ним — в одиночестве.

В Алане жила теперь тайная цель, нечаянно посеянная холодным благом чужого разума. В чём-то он был счастлив.

Взяв на гарнизоне пару казённых армейских лошадей, к полудню он покинул великие стены Авроры через Западные врата. По бетонной двухколейной дороге рысью направился он в Денный, путь до которого занимал всего четыре дня.

Небо изрыгало чудовищные потоки ливня, смывающие осенние листья, перемешивая их с песком и навозом. Редкостно-серое небо совсем скрывало Звезду.

Энн ещё несколько дней жила, ела, спала, ни о чём не беспокоясь. Она искренне любила Алана и скучала по нему, не зная, куда он пропал. Она гуляла по городу, иногда заходила в Мраморный сад, вспоминала…

Иногда, в Мраморном саду, она плакала, сидя на скамейке, но плакала легко, неплохо чувствуя себя и до слёз, и не зная, зачем, о чём она плачет.

Когда кончились деньги, заплаченные Аланом за комнату, она, недолго думая, перебралась в свой родовой дом, где жила раньше. Окружённая родителями и близкими родственниками, ничего не понимающими, если заботящимися, то лишь поверхностно, очень скоро она почувствовала укус проникшего сквозь душу до самого сердца чёрного ужа одиночества.

Несколько дней она плакала, в теперь уже истинной, глубокой печали. Сидела одна в своей спальне, плакала, спала, снова плакала. Когда становилось невмоготу, ела.

Энн Короткой всё было безразлично. Успокоение она нашла только через пару недель, и совсем не в новом любимом, но в изливании нежной девичьей души письмом Алану. Она безумно любила, больше себя и Небес.